Меньше страна — меньше проблем?

25 мая на третьей сессии Международного симпозиума «20 лет: политическая и экономическая эволюция посткоммунистической Европы» обсуждались проблемы политического и экономического развития Болгарии, Словении и Сербии.

Исполнительный директор Института рыночной экономики (Болгария) Красен Станчев представил доклад «Декоммунизация экономики Болгарии (1987-2011)». Болгария отличается от большинства новых стран Европы в одном отношении: политика возврата ранее экспроприированной собственности — от недвижимости до финансовых активов — была проведена еще в XIX веке. А спустя столетие советские власти Болгарии стали создавать предприятия за рубежом, к 1989 году их было уже около 400, а стоимость их составляла приблизительно 10 миллиардов долларов.

Наряду с этим были реализованы и другие реформы декоммунизации: законная и незаконная приватизация, разгосударствление государственных и муниципальных активов и имущества, принятие закона о частном предпринимательстве. Параллельно проводилась децентрализация банковской системы, начавшаяся еще в 1980 году. Результат — создана сеть банков.

Особый момент болгарских реформ — реституция собственности. Как заметил К. Станчев, в Болгарии земля никогда не была национализирована: была, правда, коллективизация, но право собственности оставалось частным. Около 65 процентов болгарских семей имели в собственности дома с земельными участками. Был принят закон о реституции собственности турок, проживавших на территории Болгарии. В советское время, когда проводилась насильственная христианизация, многие турецкие семьи, распродав имущество, выехали в Турцию. В 1989 году началось их возвращение. Правда, вернуть утраченную собственность оказалось не так легко: из 50 тысяч вернувшихся семей это удалось только 273.

По мнению Красена Станчева, проведенную по различным схемам приватизацию можно рассматривать как успешную с экономической точки зрения. К примеру, тем гражданам, кто сумел доказать, что в досоветские времена владел облигациями, акциями и другими ценными бумагами, выдавались так называемые компенсационные облигации, которые можно было использовать в приватизации. Эта и другие меры способствовали перераспределению собственности.

О росте популизма в Центральной Европе и его влиянии на развитие Болгарии рассуждал в своем выступлении Иван Крастев, председатель Центра либеральных стратегий в Софии (Болгария), постоянный научный сотрудник Института гуманитарных наук в Вене.

В докризисной Центральной Европе рост популизма был истолкован как успех посткоммунистической трансформации. В частности, Дэвид Ост объясняет данный парадокс тем, что «представляя свою политику не столько как «хорошую», а скорее как «необходимую», не как «желательную», а как «рациональную», либералы не оставили своим сторонникам возможностей для протеста или выражения недовольства». Рост популизма был своего рода восстанием против управляемой демократии, когда избиратели могут менять правительство, но не политику.

На политической арене Болгарии представлен весь спектр политических сил, достаточно сказать, что даже бывший болгарский царь одно время был премьер-министром, а ни одно правительство не удержалось у власти более одного срока. В последнее десятилетие два раза внепарламентские партии получали парламентское большинство. Это, по словам И. Крастева, пример того, что все меньше выборы становятся выбором между политическими альтернативами и все больше сменой партий у власти.

Болгария — пример снижения социального оптимизма на фоне экономического роста. Рост популизма не является отражением неуспеха экономических реформ. Почему такое произошло? По мнению докладчика, экономический рост наблюдался в условиях постиндустриальных. А отсутствие новых промышленных предприятий воспринималось людьми как откат назад. Развитие же сферы услуг, за счет чего и росла экономика, воспринималось как само собой разумеющееся.

Ведущий заседание третьей сессии симпозиума Андерс Аслунд, старший научный сотрудник Института международной экономики имени Г. Петерсона в Вашингтоне, преподаватель Джорджтаунского университета, предположил, что одним из объяснений такой реакции населения, может быть высокий уровень организованной преступности, свойственный Болгарии. А Марек Домбровский добавил: «Популизм можно объяснить тем, что люди готовы принять новую систему, но не готовы принять риски, с ней связанные».

Еще одной стороной обсуждаемой проблемы является высокий уровень эмиграции. Иван Крастев рассказал, что долгое время Болгария была зарытой страной, а после краха коммунистической системы начался «исход» населения. Возникшие новые политические партии часто теряют избирателей, но не потому, что те перестают им доверять, а потому что уезжают из страны. Усугубляется ситуация еще тем, что 73 процента жителей считают, что их положение по сравнению с 1989 годом ухудшилось. Отношение к посткоммунистической элите хуже, чем к коммунистической, поскольку расстроились связи между слоями общества, люди потеряли «блат». Процесс утраты лояльности ускорился. Люди не удовлетворены тем, что у них есть.

Йоже Менцингер, приглашенный профессор Загребского университета (Хорватия), Университета Марибора (Словения), Университета Питтсбурга (США), представил доклад «Переход к национальной рыночной экономике: постепенный подход Словении». Словению часто называют «историей успеха» переходного периода. И в этом смысле она отличается от подавляющего большинства стран региона. Изначально экономические показатели Словении были удовлетворительными, а социальные издержки переходного периода довольно низкими. Причины этого, по мнению Й. Менцингера, лежат в двух плоскостях.

Во-первых, многие основы рыночной экономики были созданы до 1989 года. Предприятия были автономными, основные рыночные институты существовали, правительство использовало много стандартных инструментов экономической политики. Во-вторых, Словения могла позволить себе проводить макроэкономическую стабилизацию осторожно, с прагматизмом и неприятием риска, отказываясь от патронажа финансовых институтов и зарубежных консультантов, в том числе МВФ.

После выхода в 1991 году из состава Югославии был потерян большой рынок сбыта. Не был нормальным рынок труда: работника трудно уволить, а собственность была в основном коллективной. Приватизацию население воспринимало плохо, люди считали, что распродается общая собственность. Для стабилизации ситуации ввели гибкий курс своей новой валюты. И если первоначально инфляция достигала 25 процентов в месяц, то уже через полгода обстановка была стабильной и прогнозируемой.

С экономической точки зрения проблемным является вопрос членства в Евросоюзе. На момент выхода из состава Югославии, по мнению профессора Менцингера, свободы было больше. Теперь же экономическая политика определяется во многом Еврокомиссией, а переход на евро (Словения — часть еврозоны) — это отказ от части суверенитета. Но это, по словам докладчика, «правильное решение».

Впрочем, сейчас многие оценивают «историю успеха» как сомнительную. Словенская экономика серьезно пострадала от глобального кризиса в 2008 году. Рост политической нестабильности и социальное недовольство серьезно препятствуют ее восстановлению. Тем не менее, объем ВВП составляет около 18 000 евро в год на душу населения. И это самый высокий показатель из стран Центральной и Восточной Европы.

О политической и экономической ситуации в еще одной бывшей югославской республике — Сербии — рассказал президент Центра либерально-демократических исследований (CLDS) и профессор экономики в Школе права Университета Белграда (Сербия) Борис Бегович.

Как известно, Югославия не была участницей Варшавского договора и, более того, входила в так называемое Движение неприсоединения. Это позволяло властям балансировать между двумя основными силами — СССР и США. «Развод» с Советским Союзом состоялся еще в 1948 году, поэтому стимула дистанцироваться как можно скорее и дальше от восточного соседа не было. Свобода передвижения вообще делала из Югославии западную и не совсем социалистическую страну. Это нашло отражение и в экономике: построенная система получила название «рыночного социализма». От централизованного планирования, например, отказались еще в пятидесятые годы XX века.

Главное преимущество Сербии с точки зрения экономической трансформации заключается в политике «запаздывания», так как ее эффективный экономический переход начался в 2000 году, и можно было опираться на имеющийся у соседей опыт. Основными недостатками являются коррупция в период локальных войн и международное военное вмешательство, сопровождающиеся широким распространением общественного мнения об эффективности «рыночного социализма».

По словам Бориса Беговича, «окно возможностей», открывшееся в начале 2000-х годов, довольно быстро закрылось для страны, при этом отдельные элементы институциональных реформ даже не были начаты.

В сербской экономике по-прежнему доминирует огромный и неэффективный государственный сектор, широкое вмешательство государства, обязательное перераспределение доходов и отсутствие благоприятной деловой среды. Приватизация, проведенная в Сербии, госсектора не коснулась. Рост последних десяти лет объяснялся инвестициями в основном в «неторговые» сектора, огромными притоками иностранного капитала, оценкой национальной валюты и существенным внутренним спросом.

Недавний кризис показал, что данная модель роста не является устойчивой. Сам кризис стал для правительства причиной, чтобы «ничего не делать». Вместо реформ и преодоления кризисных явлений были увеличены пенсии и заработные платы госслужащих. Это, по мнению Б. Беговича, безответственно и ведет лишь к росту дефицита бюджета. Внутренних стимулов экономического развития в настоящий момент в стране нет, а внешние — незначительны. Сербия, таким образом, «от рыночного социализма пришла к нерыночному капитализму».

Первый этап переходного периода — «конкурентоспособный авторитаризм»  — находился под сильным влиянием локальных войн и международного военного вмешательства. Второй — «нестабильная демократия» — под влиянием провозглашенной политической приверженности к интеграции в ЕС.

Политическая элита Сербии оказалась не готова к падению Берлинской стены, даже не осознала значения этого события. И только Милошевич, по утверждению Б. Беговича, сумел трансформировать компартию, централизовать страну. Но изначально сербское общество было поляризовано, а когда в 1990-е годы начался экономический спад, вся политика была нацелена на выживание. Кроме того, международная блокада спровоцировала контрабанду. И постепенно люди, участвующие в незаконной торговле, стали приходить в политику.

Конкурентоспособный авторитаризм перерос в представлении большинства населения в нестабильную демократию: сильных политических партий по-прежнему нет, общество не консолидировалось, хотя прежней поляризации уже нет.

Отдельный вопрос — влияние церкви. По мнению Беговича, важно поведение церкви как социального института. Православная церковь, доминирующая в Сербии, сосредоточена на духовных делах, мало занимается благотворительностью, здравоохранением, образованием и так далее. В связи с этим церковь влияет, скорее, не на экономическое развитие, а на организацию общества. Как институты церкви действуют в недуховной сфере? Это вопрос, который должны себе задавать экономисты, считает Бегович.

Если сравнивать со Словенией, в Сербии больше территория, гетерогенный национальный состав. В Словении — наоборот. Возможно, этим отчасти объясняется «неуспех» Сербии. Кроме того, сербам, по утверждению докладчика, свойственно имперское мышление. И хотя Сербия никогда не была империей и, более того, сама входила в состав Австро-Венгрии или была частично оккупирована Турцией, но образ мыслей таков. Одна из причин — расселение сербов по разным республикам Югославии, и отношение к этим республикам как к «младшим братьям».

По мнению Марека Домбровского, вопрос признания Сербией независимости Косова тормозит экономическое и политическое развитие. И эти националистические препятствия надо преодолевать.

Борис Бегович высказался против вступления Сербии в ЕС, считая, что его страна больше выгод может получить от свободной торговли и передвижения (присоединения к Шенгенскому соглашению).

Андрей Щербаков, Новостная служба портала ВШЭ